«О Донецке и обстрелах»

После 10 декабря 2013 года у меня практически не было сомнений, что Янукович сдаст власть. В том, что в Киеве будет оставаться опасно у меня тоже сомнений не было (именно поэтому 16 июля 2014 года уже в Москве я говорил Олесю Бузине, что и ему надо было давно уехать, так как после хунты нам будут нужны не мертвые герои, а живые грамотные и честные сотрудники). Но, оценивая ситуацию в целом верно, в частностях мы с семьей ошиблись. Мы считали, что в Киеве нацистский беспредел наступит практически сразу (в крайнем случае в течение месяца после переворота), но рассчитывали, что областям Новороссии (или их части) удастся удержать свою территорию под контролем и не допустить наплыва туда нацистских банд.

Поэтому первоначальный маршрут отхода намечался нами на Харьков. Вариант Одессы рассматривался как запасной, но нежелательный, поскольку трасса на Одессу проходила через регионы, которые нацисты должны были сразу взять под контроль (полностью или частично). До Харькова на машине можно было проскочить быстрее, чем до Одессы, при этом пересекая индифферентные или дружественные регионы.

Кроме того, по достижении Харькова открывался выбор: остаться, следовать дальше в Донецк или (в крайнем случае) перебираться в Россию (до Белгорода 50-60 километров, на границе можно быть за полчаса). Кстати наши хорошие знакомые, покинув Киев на сутки раньше нас, выбрались именно этим путём. Однако случилось так, что в момент переворота я только возвращался с женой в Киев из Москвы. Остаться в России было невозможно, так как надо было забрать ребенка. Оказавшись в городе, мы обнаружили, что все пути на Юго-Восток и Юг блокированы (по 5-6 блокпостов нацистов в каждом направлении, кому повезло – проскочили, но многим не повезло). Поезда на промежуточных станциях тоже проверяли на наличие «врагов народа». Аэропорты были блокированы. На третий день пребывания в Киеве стало ясно, что более-менее безопасно выехать можно было только через киевский железнодорожный вокзал, поездом № 2 («Киев-Москва»). Он тогда ещё проходил таможенный и паспортный контроль в Киеве на железнодорожном вокзале и далее не останавливаясь даже на границе, следовал до самой Москвы. Поскольку много вещей с собой не увезёшь (тем более, что с нами ехал шестилетний на тот момент ребенок), а также в связи с тем, что по официальной версии мы выезжали всего на десять дней на лечение ребенка, мы взяли с собой только две небольшие сумки с самыми необходимыми на первое время вещами. Мы не знали прервётся ли сообщение между Украиной и Россией. Нам повезло, не прервалось.

Поэтому бОльшую часть одежды удалось переправить из Киева в последующие полгода. Постепенно, в течение 2014 года решились вопросы жилья, работы, гражданства. Но, когда мы приехали в Москву, мы могли рассчитывать протянуть самостоятельно от 2-х недель, до 2-х месяцев. При этом нас никто не приглашал, ничего не обещал. Друзья могли помочь крышей над головой на непродолжительный срок. Соответствующие российские ведомства ещё сами не знали, что они будут делать с такими как мы.

Я пытаюсь описать наш переезд максимально подробно, хоть и в общих чертах (поскольку с подробностями роман писать надо), потому, что до сих пор от киевских друзей, которые стонут под хунтой слышу: «Надо ехать, но куда ехать без гражданства, без жилья, без работы?» Когда отвечаю, что я уехал так же – практически без ничего, слышу глубокий вздох и сообщение, что ты же, мол, уже устроился. Люди не хотят понять, что для того, чтобы устроиться надо сделать первый шаг. Андрей Ваджра уехал из Киева в Питер на год и два месяца позже, чем я в Москву. И тоже (не без трудностей, но) понемногу устраивается. При этом, если вначале оставшиеся в Киеве рассчитывали на скорое освобождение и планировали с хунтой бороться, то сейчас они уже понимают, что в их условиях никакая борьба невозможно, а убийство Бузины должно было убедить самых наивных, что дамоклов меч висит над каждым. И то, что списки у хунты есть и в агонии она вполне способна под занавес устроить резню (ей тысячей убитых больше – тысячей меньше —- всё равно) они знают. Но и всё равно предпочитают рисковать жизнью, а не благополучием, кстати, чем дальше, тем всё более относительным. Но это Киев. Там хоть есть подобие порядка, нет обстрелов, что-то можно заработать. В общем, последний год, если привыкнуть к моральному террору и вечной опасности начала террора физического, можно было поддерживать подупавший, но привычный уровень жизни.

Вот кого я вовсе не понимаю, так это людей, живущих под обстрелами в прифронтовой зоне и боящихся бросить квартиру, в которой их завтра может похоронить очередной снаряд. Почему власти ДНР/ЛНР не займутся расселением прифронтовых районов в свободный жилой фонд (территории республик покинуло не менее трети предвоенного населения и пустующее жильё должно быть, кроме того можно устроить проживание в санаториях, пансионатах, гостиницах и т.д.) – вопрос к ним. Насколько я понимаю, они только учатся искусству государственного управления, к тому же в условиях, когда основное внимание приковано к фронту. Многие проблемы могут просто не привлекать их внимание. Все привыкли, что стреляют и приняли как аксиому, что прекратить гибель мирных людей под обстрелами можно только отодвинув линию фронта – другой вариант не просто не ищут – не догадываются, что он может существовать.

Но почему сами люди, которым в конце концов открыта дорога в Россию, которые имеют востребованные рабочие специальности и легко могут устроиться в регионах, где действует программа переселения соотечественников, продолжают бессмысленно рисковать своими жизнями мне непонятно. Тем более, что варварские обстрелы городов – способ, применяемый хунтой для провоцирования наступления ополчения. С учётом того, что возможности артиллерийской группировки позволяют накрыть весь Донецк, реально опасно даже в безопасных районах, где люди пока ещё спокойно ходят в кафе и рестораны, где работают магазины, где всё как до войны, а на войну можно съездить посмотреть за несколько километров. И, ведь, хунта уже показала, что ни перед чем не остановится. И все знают, что очередной всплеск военных действий – дело времени, а не принципа. И ни для кого не секрет, что война в Донбассе каждый раз начинается со всё более варварских артобстрелов.

Некоторые говорят: «Мой город! Не уйду!» Если человек реально работает на оборону (даже не на фронте), тогда это – понятная позиция. Во всех других случаях – пафосная фраза для книги о пионерах-героях. Из блокадного Ленинграда вывезли около полутора миллионов человек. Осталось свыше миллиона: те, кто был нужен в городе и те, кого вывезти не смогли (в основном не успели, поскольку они просто умерли). Уцелела 1/5 от оставшихся, в основном те, кто работал на оборонных предприятиях. Если бы остались все, умерло бы около двух миллионов человек. Бессмысленно для победы и создавая дополнительную нагрузку на скудные ресурсы защитников. То же самое и в Донбассе. Если вы живёте в опасном, регулярно обстреливаемом районе, вам может повезти, и вы выживете. И родным вашим тоже может повезти. А может не повезти. И какой будет смысл в смерти от случайного снаряда? Трудно бросать годами нажитое. Тяжело отправляться в неизвестность. Когда смерть постоянно рядом, к ней привыкают, и она прекращает пугать, люди начинают относиться к опасности, как раньше относились к дождю, который может случайно застать без зонта и промочить насквозь – обыденная неприятность, с кем-то случалось, даст Бог, со мной не случится. Но ведь Бог бережёт бережённого.

И киевлянам, и жителям других, оккупированных хунтой городов Бог дал полтора года для того, чтобы поберечься. Но они пока что беспечны и не задумываются о том, что война со всеми её «прелестями» —- бомбардировками и артобстрелами в какой-то момент может прийти и к ним. И жителям обстреливаемой прифронтовой полосы Бог дал год, чтобы покинуть опасный район.

На войне нужны только те, кто воюет и обеспечивает работу тыла.

Наличие в прифронтовой полосе большого количества мирных людей в течение короткого времени – досадная случайность, в течение длительного – НЕДОСМОТР властей и собственная ИНФАНТИЛЬНОСТЬ.

Только это тот случай, когда ПЛАТОЙ за недостаточную РЕШИМОСТЬ может оказаться ЖИЗНЬ.

Ростислав Ищенко, президент Центра системного анализа и прогнозирования.

 -